Знаете ли вы, что глобализация имеет место быть не только в мировой политике и культуре, но и в среде учёных-языковедов?
Семь тысяч!
В настоящее время на Земле существуют аж семь тысяч языков! Чтобы найти инопланетный язык, необязательно летать к Альфе Центавра: прямо здесь, на нашей планете, можно насчитать сотни языков, у которых нет абсолютно ничего общего с тем языком, на котором вы говорите.
Потребность в формальном описании языков возникла ещё до нашей эры. И, насколько нам известно, одними из первых его придумали греки – они изучили свой язык и создали под него совершенную грамматическую теорию.
Приведём ключевые особенности древнегреческого языка:
- Главную роль в предложении выполняет сказуемое
- Элементарная единица языка – слово
- Присутствует так называемая система личных местоимений
Глагол, слово, предлог, местоимение, падеж, склонение – все эти термины были придуманы ещё греками в попытках описать собственный язык. Их грамматическая теория стала большим успехом: вскоре её взяли на вооружение и римляне. И удачно: ведь латинский и древнегреческий языки – члены одной, индоевропейской, семьи языков; а главное – грамматика этих двух языков настолько похожа, что изучив один язык, невольно начинаешь распознавать окончания и в другом.
И оттуда пошло дальше: греческая грамматическая теория передавалась из поколения в поколение и до сих пор используется для описания всех романских языков – потомков латинского. Не совсем по наследству, но досталась она также германским и славянским языкам – и опять удачно. Сотни языков стали описываться древнегреческими абстракциями – и уже казалось, что все эти термины: слово, глагол, местоимение, ударение – являются неотъемлемыми составляющими всех языков мира.
Но, как уже было сказано ранее: «члены одной, индоевропейской, семьи».
Проблемы начались тогда, когда эту систему попытались впихнуть дальше. Это всё равно, что пытаться учить русскогоговрящего ребёнка математике по учебнику на немецком языке. Возможных исхода два:
- Обучение вообще не пойдёт.
- Обучение пойдёт, но с большим стрессом как для ученика, так и для преподавателя.
По сути мы будем работать против природы ученика: ему удобно воспринимать информацию на русском, а мы будем впихивать в него объяснения на незнакомом ему немецком. Сильная сторона ученика будет игнорироваться, зато из слабой стороны мы будем тщетно выжимать все соки. Незначительное будем раздувать, пока главное будет теряться.
Поговорим о японском!
Японский – настоящая кладезь особенностей, совершенно чуждых европейским языкам. К примеру, в японском языке вообще не существует личных местоимений.
Как такое вообще может быть?
Личные местоимения (я, ты, мы, вы и т.п.) – слова, которые по своему значению являются ни чем иным как существительными. Существительное – это слово, которое называет некий объект или предмет действительности. Личные местоимения делают то же самое, и с существительными взаимозаменяемы:
Я копаю картошку => Говорящий копает картошку
У тебя светлые волосы => У моего собеседника светлые волосы
Он пишет книгу => Этот мужик пишет книгу
Я – просто слово, которое указывает на говорящего. Он – слово, называющее лицо мужского пола. Вот и всё: местоимения – почти типичные существительные.
Единственная причина, почему мы, носители индоевропейских языков, выносим личные местоимения в отдельную категорию – это их особое поведение в предложении. Слово говорящий ведёт себя так же, как все существительные – говорящий думает, индюк думает, Вася думает, но берём слово я – и “думает” внезапно превращается в “думаю.”
Вот только зачем японцу выносить местоимения в отдельную категорию? Ведь в японском “личные местоимения” – это существительные чистой воды. Они абсолютно никак не влияют на синтаксис и ведут себя в точности так же, как и остальные существительные. Более того, в отличие от русских или немецких местоимений, японские “местоимения” употребляются намного реже, и даже не являются закрытым классом – то есть, в отличие от русского, где местоимений существует конкретное, ограниченное количество, в японском языке никто даже не знает, сколько их всего.
Теперь переместимся в голову средневекового японского самурая. Для него слова 私, 僕, 俺, 我輩, 我, 麿, 小生 – такие же существительные, как голова, друг, груша. Кстати, перевод всех семи слов – “я”
Что такое “местоимение,” самурай и понятия не имеет. Да, иногда важно подчеркнуть, что речь идёт о говорящем: для этого в японском есть много существительных (вы уже знаете семь из них). И вообще, можно назвать себя по имени.
Но потом пришли европейцы – учить японцев уму-разуму; да понаехали грамматисты – скорее описывать японский язык. Смотрят, а личных местоимений нет. Но такого быть не может – ведь у них совершенная система для описания языков, и до того дня она подходила везде. Местоимения должны быть, ведь это – неотъемлемая часть языка.
– Привет, японец. А где у вас местоимения?
– Какая “местоимения”?
– Ну вот, у нас, смотри: «Я люблю яблоки», «Я из Европы».
– А зачем вы постоянно говорите “я” в каждом предложении? И так понятно, что говорящий рассказывает о себе. Вы что, шизофреники?
– Тише, тише. Поговори мне тут. А вот, слова у вас – 彼 и 彼女. Я тут посмотрел предложения, кажется, это местоимения “он” и “она” как раз-таки.
– Погоди. Вообще-то они означают «парень/мужчина» и «девушка/женщина». Как бы да, иногда мы используем их в начале предложения, но…
– Слышите, ребят! Можете не искать «он» и «она», я уже нашёл!
– Ты что, оглох? Говорю же: нет у нас никаких «он» и «она»!
– Ничего, ничего. Будут…
После этого местоимения в самом деле появились – грамматисты постарались. Постарались и переводчики, которые не понимали, что предложения исходного языка не переводятся дословно: если в каждом предложении европейского языка есть он, то надо же как-то перевести это на японский…
Вышеупомянутые 彼 и 彼女 стали употребляться по пять раз на строчку: зачастую тогда, когда это совсем не нужно. Даже сами японцы начали понемногу подхватывать новый тренд. А что до иностранцев, так тут вообще печаль. “Ватасива, ватасива.” Наверное, как раз про этот случай сочинили поговорку: “Я – последняя буква в алфавите.” В каждом учебнике японского одним из первых параграфов идёт параграф “личных местоимений,” где привычным нам образом будут перечислены местоимения сначала единственного, потом множественного числа. Может, даже табличку нарисуют.
– Ну ведь нам местоимения привычны, без них как-то непонятно…
Потом эти ученики начинают лепить эти местоимения везде, куда не лень. На деле: полное непонимание ключевой особенности языка и нежелание её понять. “Незначительное будем раздувать, а главное будет теряться.”
Ребята и девчата, если вы учите японский, то запомните: в японском языке нет местоимений.
Поговорим о риау-индонезийском!
Настоящий артефакт в мире современных языков – некоторые называют этот язык «ломанным», или «несовершенным». Что сразу бросается в глаза:
- Все слова в риау неизменяемы
- В риау отсутствует стандартный порядок слов
Таким образом, риау похож на китайский тем, что в обоих языках слова вообще не изменяются по числам, родам или падежам. Но там, где китайский полагается на порядок слов, чтобы передать тонкости взаимдействия между отдельными словами, риау не делает и этого.
Как же он передаёт то, что в других языках передаётся порядком слов или окончаниями? Да никак.
Риау – это язык асинтаксического типа. В отличие от большинства языков мира, где предложение и вся его структура вводится через глагол, в риау оно вообще никак не вводится. Предложение в риау – любой набор слов, и все эти слова относятся к одной части речи: “просто слова́.” Они обозначают понятия, но их роль в предложении ничем не определена. Смысл всего высказывания определяется по смыслу отдельных слов.
Предложение: Honda pakai abang Elly.
Дословно: мотоцикл + пользование + брат + Элли
Перевод: Мой брат Элли катается на мотоцикле.
В такой ситуации сильно выручает контекст. Скорее всего, говорящий указывал на брата, который сидел на мотоцикле. В иной ситуации эта фраза могла бы означать, к примеру: “Тот, кто сидит на мотоцикле – брат Элли.” Или ещё чего.
Предложение: Ayam makan.
Дословно: курица + питание
Перевод: Да чёрт его знает. Курица ест? Курицу едят? Еда из курицы?
Понять предложение можно только зная ситуацию, в которой фраза была изречена. Была ли она сказана на птичьей ферме или в KFC?
Поскольку асинтаксический язык – это настоящий удар по европейской грамматической теории, то тут не обошлось без попыток всё-таки выделить в риау части речи и базовую синтаксическую модель.
Йодер размышляет: если выяснится, что слова типа lari (бежать), masok (входить), и pakai (использовать) будут выступать в предложении в основном сказуемыми, а слова типа rumah (дом), buku (книга) и ibu (мать) – подлежащими или дополнениями; то это докажет наличие в риау частей речи.
Справедливое утверждение. Глагол в предложении может быть сказуемым, но не определением; а прилагательное может быть определением, но не обстоятельством. У каждой части речи есть своя область применения – и именно это, а не какие-нибудь окончания, является фундаментальным основанием для их выделения.
В языке без частей речи, следовательно, слова должны употребляться свободно: любое слово может быть и определением, и дополнением, и обстоятельством.
Далее, Йодер утверждает, что в риау есть части речи, потому что:
Несмотря на то что предложение про курицу и еду имеет много возможных интерпретаций, в каждой из них ayam (курица) будет предметом, а makan (есть) – действием.
Чтобы доказать свою гипотезу, он взял 154 предложения из риау, и каждому слову условно назначил часть речи, взяв за основу стандартный диалект индонезийского. Например:
- Пусть ayam будет существительным, как и в стандартном индонезийском;
- Пусть makan будет глаголом, как и в стандартном индонезийском;
Далее, он предположил, что у каждая из условно введённых частей речи должна выполнять определённую роль:
- Существительное – роль подлежащего/дополнения;
- Глагол – роль сказуемого;
- Прилагательне – роль определения.
После этого он по очереди перебрал все предложения и сравнил синтаксическую роль каждого слова с его условной частью речи: если слово выполняло ту роль, которую должно (глагол как сказуемое и т.п.), то оно засчитывалось как нормальное употребление. Если нет (глагол как определение и т.п.) – то как исключение. Например:
Предложение: Beli nasi goreng aku.
Дословно: Покупка рис жарка я.
Перевод: Я купил жареный рис.
В этом предложении:
- Beli (глагол) в роли сказуемого – нормальное употребление;
- Goreng (глагол) в роли определения – исключение.
Всё, что он предлагает – абсолютно правильно и логично.
В итоге вышло так, как ожидал Йодер: каждое слово, которое он отнёс в категорию глаголов, почти всегда оказывалось в предложении сказуемым, а существительное – подлежащим или дополнением. Исключений было буквально несколько штук.
Вот это поворот.
И была бы гипотеза об уникальности риау посрамлена… если бы не два «но»:
1) На основании чего именно он определял члены предложения?
Если для частей речи основание приводится (он просто брал ту часть речи, к которой слово относилось бы в стандартном индонезийском), то каким образом он находил в предложениях подлежащие и сказуемые, если в риау до настоящего момента их никому выделить не удалось – и Йодер не предлагает никакого обоснования для их выделения.
Фраза: Beli nasi goreng aku.
Дословно: Покупка рис жарка я.
Перевод: Я купил жареный рис.
Йодер уверенно утверждает, что в данном предложении сказуемым является слово beli – но каким образом он это определил? На основании чего он вообще решил, что там есть сказуемое?
По сути, Йодер определяет сказуемое на основании перевода предложения: раз beli перевели как сказуемое, то значит beli – сказуемое. Вместе с тем ничто не мешает перевести то же самое предложение как “Пожарили рис, купленный мной” – получается, теперь сказуемое уже goreng? Но ведь предложение одно и то же.
Чтобы выделить члены предложения в риау, в самом языке (а не в переводе) должны быть регулярности, позволяющие ввести такую абстракцию. А их нет – а значит, вся корреляция Йодера недействительна.
Всё это вдвойне забавно потому, что по сути цель статьи Йодера – доказать наличие в риау и членов предложения в том числе, но он изначально принимает их как данность. Это всё равно, что я начну статью под названием “Доказательства Существования НЛО” с фразы “Поскольку мы точно знаем, что НЛО, то…“
2) Йодер смешивает понятия часть речи и семантическая категория.
Даже если ayam (курица) и впрямь всегда выступает предметом, а makan (есть) – действием, то это не основание для введения частей речи. Категории “предмет” и “действие” – это семантические, или смысловые категории, которые основываются на значениях слов.
Смысл всегда накладывает на слова ограничения. К примеру, в русском языке слова из категории «людей»: мужина, женщина, ребёнок – и «мест»: дом, отель, сарай – имеют разные области применения, хотя и относятся к одной части речи. В предложении “Мужчина пьёт кофе в доме” нельзя заменить мужчина на слово из категории мест, а доме – словом из категории людей. Но проблема предложения “Сарай пьёт кофе в ребёнке” не в том, что оно неграмматично; а в том, что оно просто не имеет смысла. Но это не проблема самого языка.
Поэтому мы не разделяем частей речи “имя одушевлённое” и “имя местное” – и то, и то относится к именам существительным.
По сути, семантические категории вообще лежат вне компетенции лингвистики.
Часть речи же – это морфосинтаксическая категория. То есть, она объединяет слова, схожие по морфологии и синтаксису. В риау каждое слово имеет одну и ту же морфологию – никакую, – и ничем не ограниченное синтаксическое поведение.
Q: Ещё раз, в чём именно разница между частями речи и семантическими категориями?
Разница в том, что когда вы путаете части речи, вы препятствуете грамматическому восприятию предложения. К примеру, из “мужчина питьевой кофейно в домить” просто невозможно собрать предложение, даже несмотря на то, что по смыслу все слова вроде как подобраны правильно.
Когда же вы путаете семантические категории, вы получаете грамматически правильную и складно читаемую белиберду.
Абсолютно в любом языке есть семантические категории – если в каком-то языке не будет “мест“, “людей” и «действий», то на нём будет невозможно говорить. Это не проблема языков – это проблема реалий нашего мира. Но их наличие не означает, что в языке есть части речи. Точно так же, как наличие смыслового пола в языке не означает наличие грамматического рода: все знают, что девочки женского пола, но это не значит, что английское слово girl имеет женский род. В английском рода вообще нет; а тех, кто так и не понял разницу, легко распознать в толпе: для них bear – это всегда «he», а zebra – всегда «she».
Части речи: глаголы и существительные – выделяются на основании морфологии и синтаксиса, а не на основании значения. Далеко не все глаголы обозначают действия, и далеко не все действия являются глаголами (взять даже само слово “действие”).
Ошибка Йодера здесь та же, что и ошибка японских грамматистов: в языках не надо ничего специально искать – их надо просто описывать, как есть.
Q: Какие ещё аномалии бывают в языках?
Да какие угодно. Есть языки без времён, без предлогов, без числительных(!), без вопросительных предложений(!!!). Поиск таких странностей – это, пожалуй, отдельная тема.
Напоследок, совет всем, кто приступает к освоению нового языка, особенно если это “экзотический” язык: узнайте его особенности. Поговорите с лингвистом, с носителем языка, позадавайте наводящих вопросов, вроде «а точно там есть местоимения?». Пусть вам в общем расскажут о том, как в нём устроены предложения, какие смысловые оттенки различаются, а какие – игнорирутся. Так вы узнаете, с чем имеете дело, и на что надо обратить внимание. Иначе вы рискуете заговорить под европейскую кальку, приводя в ужас каждого носителя на своём пути.
Рекомендуемое чтиво:
Yoder, B. (2010). Syntactic underspecification in Riau Indonesian.
Gil, D. What is Riau Indonesian?
Gil, D. (1994). The Structure of Riau Indonesian.